Лесков Николай Семенович - Сим Воспрещается
Николай Семенович Лесков
"Сим воспрещается..."
"Сим воспрещается", "сим строго воспрещается", "сим наистрожайше
воспрещается"!
Кому из вас, почтенные читатели, не доводилось встречаться с этой нашей,
так сказать, национальной фразой и вывеской? Где она не писалась, где
она не стояла, где не сверкала и не била в глаза русскому человеку для того,
чтобы порой досаждать ему, а чаще воздымать в его голове самые странные
недоразумения: зачем и к чему все эти запреты; какой в некоторых из них
смысл; какая в них польза; затем, если во всех этих запретах есть смысл и
польза, то почему же девяносто девять запрещений из ста никем не
соблюдаются, и зачем, когда несоблюдение их видимо подрывает авторитет
запретителей, зачем этого не искоренят и не запретят, а все только
запрещения растут и растут и множатся; зачем это, наконец, никого не смутит
и не заставит задуматься?
Впрочем, сказав, что это "никого не смущает", мы припоминаем, что сделали
маленький промах, и должны оговориться. Покойный профессор гражданского
законоведения в Московском университете Федор Лукич Морошкин, автор
известного сочинения "О постепенном образовании законодательства" (умерший в
1857 году), не раз обращал внимание своих слушателей на то, что
законодательство в России так разошлось с жизнью и ее требованиями, что, по
его словам, у нас давно исчезла всякая возможность жить, не совершая
ежеминутно постоянных преступлений. Благодаря непроглядной сети спутанных,
перепутанных, одно другое уничтожающих и одно другому противоречащих
запрещений, человеку, желающему не нарушать закона, у нас пришлось бы
преодолевать такие неудобства жизни, с какими не знается ни один дикарь,
заблудившийся в непроходимых лесах Гвианы. "Законовед, - резюмировал он, -
неминуемо должен бы прийти от этой путаницы в непереносимое отчаяние, если
бы его не подкрепляла одна священная надежда на явление со временем
закона о запрещении запрещений!"
Даровитый ученый, выражавший эту райскую надежду, уже двенадцать лет как
переселился в селения праведных, а надежда его все еще остается надеждою, и
курьезная сторона многих русских неисполнимых в необъяснимых запрещений все
еще продолжает то смешить, то сердить людей, ведающих о сих запрещениях и
неуклонно их нарушающих.
Все это сводится иногда к анекдоту, часто к комедии и нередко к драме.
Начнем по очереди с анекдота.
Пишучи эту заметку, мы крайне сожалеем, что не обладаем завидной памятью
некоторых счастливцев, способных пересказать ряды событий с такой точностию,
как будто бы они вписаны у них в памяти, как на таблицу; но каждый из
читателей сам, всеконечно, найдет у себя большой запас воспоминаний, могущих
с избытком пополнить наши слишком краткие и слишком беглые заметки.
Не знаем, с чего начать; но как особого систематического порядка в этих
воспоминаниях и не требуется, то начнем хотя со "старинного зла", т.е. со
взяток.
Взятка воспрещалась. В законе за мздоимство и лихоимство
назначались кары, но их почти никто не боялся, и взятки брали все или почти
все, а кто их не брал, тех звали простофилями и даже дураками. Это - одна
сторона: ею грешили лихоимцы; но у медали есть и другая сторона, которой
грешили лиходатели. Взятки давать запрещалось, но без взяток ничего не
делалось да и не могло делаться.
Лет несколько тому назад одно из очень и очень высокопоставленных лиц
сделало одну огромнейшую покупку, на которую в надлежащем присутственном
месте совершена была купчая крепость, и надсмотрщик крепостного стол
